По этой дороге никто не ездил, разве что только в лес, начинающийся за лугами, да за травой после покоса. В остальное время тут царила природа – стрекотали кузнечики, порхали легкокрылые бабочки, пахло свежестью и речным духом. Дорога после ухода воды в берега подсыхала скоро, выветривалась, а вот промеж высоких трав влага задерживалась дольше. Деревенские приходили на луга, прохаживались, определяли время покоса. Коль не хлюпает уже под ногами, значит, пора. Ребята шли по узкой ленте дороги в зелёном море трав, что ходило волнами под дыханием летнего ветра, трепетало, волновалось, шумело, шептало…

– Хорошо как, – сказала Юлька, зажмурившись, – Простор, свобода, не это ли и есть счастье? Быть не связанным рамками, которые нам навязывает общество, жить так, как хочешь ты, делать то, что нравится тебе, не боясь быть при этом осмеянным, униженным. Почему так нельзя, а, Миш? Почему люди такие злые?

– Хм, ну не все же такие, – возразил Мишка.

– Не все, – кивнула Юлька, – Но большинство. Почему все так любят учить других, как жить правильно, когда они сами даже этого не знают? Они только думают, что это правильно. Но это их «правильно». А у другого своё «правильно». Я тебя совсем, наверное, запутала, да?

– Нет, – ответил Мишка, – Я всё прекрасно понял.

– Вот ты представь, сколько в мире людей, Миш. Почти восемь миллиардов! Ты только представь эту цифру! Даже страшно делается. Как Земля нас всех носит? И вот, у каждого из этих миллиардов свой маленький мирок внутри, сотканный из любимых песен, стихов, уголков природы, где ему уютно, где душа обретает покой, из каких-то привычек, предпочтений, взглядов. Вот я, к примеру, очень люблю читать. И приходит ко мне некая условная Света и говорит, что чтение – это отстой. И так вообще уже никто не делает в современном мире. Есть различные аудиокниги, подкасты, фильмы, да и вообще, какой смысл читать то, что кто-то выдумал? Ведь это же просто чья-то фантазия. И вот она утверждает, что мой мир – он неправильный. А её мир – правильный. Она крутая, современная, а я просто отсталая дурочка. И ей не объяснить, что я, благодаря книгам, прожила уже на свете не только свои семнадцать лет, но и тысячи лет жизни героев с этих страниц, я перенимала их мудрость, их опыт, я видела мир их глазами. Но в глазах Светы я – неправильная.

– Вот знаешь, Миш, – Юлька вдруг остановилась и взяла Мишку за обе руки, – Я ведь из-за своего больного сердца нигде и не была, кроме своего города, столицы, куда я езжу на операции, да нашей деревеньки, где бабуля моя живёт. Это весь мой мир. И так бы я и жила, если бы не узнала чудесный мир книг. Но теперь я знаю, что есть на свете изумрудные волны морей со стаями дельфинов и медузами; вижу корабли, что плывут по их волнам, а на палубе стоит храбрый капитан с подзорной трубой; я знаю, что есть огромная река Амазонка и обитатели её глубин; я побывала вместе с исследователями в дебрях тропических лесов и восходила на горы, чтобы увидеть самый прекрасный из рассветов… Я жила, Миша, понимаешь?

– Понимаю, – Мишка заворожённо смотрел в Юлькины глаза, и ему хотелось, чтобы они вечно стояли вот так, и она держала его за руки, и они говорили и говорили обо всём.

Но Юлька отпустила его ладони и рассмеялась:

– Идём дальше?

– Идём.

– А куда Зоя Никитишна-то уехала? – спросил он у девушки, желая прикинуть, сколько свободного времени у него есть в запасе, чтобы привести Юльку обратно домой после купания в озере.

– Она в город поехала, вечером вернётся. У меня лекарство заканчивается, которое я должна принимать постоянно. Вот бабушка и поехала в аптеку. Родители сами хотели привезти, да бабушка велела им не беспокоиться, мол, сама съездит, ей как раз зачем-то нужно было по делам в город.

– Значит, точно успеем, – подумал про себя Мишка.

Впереди показался кругляш Пустого озера, блестевший, как медный пятак под палящими лучами полуденного солнца. Они шли, болтая о том и о сём, а воздух тем временем становился плотнее и гуще. Жара всё усиливалась – неимоверная, изнуряющая, всепроникающая, как в гигантской духовке. Раскалённое добела солнце висело над лугами, как испепеляющий прожектор, слепило глаза. То ли из-за жары, то ли из-за утренней прополки, то ли из-за бессонной ночи, или из-за близости такой любимой и желанной Юльки, Мишка почувствовал, что голова его внезапно пошла кругом. Он остановился в том месте, где дорога заканчивалась – впереди был лес, слева Пустое озеро, а кругом зелёные волны лугов. Деревня виднелась вдалеке игрушечными домишками, над крышами которых дрожал раскалённый воздух. Все звуки смолкли. Даже кузнечики и те прекратили стрекотать и спрятались в траве. Молчали птицы. Улёгся, свернувшись клубком, ветер. Полный штиль, как сказали бы моряки, наступил кругом. Белоснежные замки облаков в небе и те застыли, как на живописной картине художника, который замер у полотна с поднятой кистью в руке. И вдруг тихое нежное пение послышалось со стороны воды, оно было едва уловимо ухом, скорее оно ощущалось самим сердцем. Юлька насторожилась.

– Ты слышишь? – спросила она, прислушавшись.

– Что? – притворился Мишка.

Он уже догадался, кому принадлежит этот голос. Именно его он слышал нынешней ночью. Его сложно было спутать с другим. Это пела утопленница. И мелодия баюкала, пленяла и успокаивала.

– Кто-то поёт.

– Да кому тут петь? Может быть ветер. Или из деревни доносится музыка.

– Нет, это не из деревни, – покачала головой Юлька и, вытянув вперёд шейку, встала на цыпочки и закрыла глаза, – Я слышу её так чётко. И она идёт оттуда.

Юлька показала рукой на Пустое озеро.

– Да кто там может петь? Мы тут одни, – попытался уйти от ответа Мишка, прекрасно понимая, что враньё его выглядит неубедительно.

– А ты знаешь, – прошептала Юлька, прижавшись к его плечу, – Я слышала от бабушки, что в этом озере живут русалки!

– Ха-ха, – выдавил из себя Мишка, – Русалки! Это сказки для малышей.

– Не-е-ет, Мишенька, – Юлька покачала головой, – Ты знаешь, я верю во всё это. Есть на свете многое, что неподвластно уму человека, что он не в силах объяснить, и оттого ему проще говорить, что этого нет. Но оно есть. Существуют и Лешии, и Русалки, и Домовые, и Баба Яга, все они есть, Миша.

Мишка, не говоря ни слова, смотрел на девушку, ему не хотелось спорить с ней, но и сказать прямо, мол, да, ты права, Юлька, я вот тут как раз подружился на днях с одной утопленницей, он тоже не мог. И потому просто молчал.

– Это озеро высыхает осенью. Вода из него уходит, – сказал он, чтобы хоть что-то сказать и не стоять истуканом перед девушкой, – Куда бы, по-твоему, делись тогда отсюда русалки?

– А ведь русалки – это девы воды, а ты учил в школе, сколько у воды состояний, а, Миша? – улыбнулась девушка, – А в старину называли их ещё облачными жёнами. Они могут жить и в водах речных, и становиться облаками и носиться в потоках воздуха по небу далёко-далёко. То дождём на землю проливаются, а после, собираясь под землёю по каплям, вновь в реку возвращаются или в омут какой. То грозовыми тучами грохочут над миром. А когда бабье лето наступает, да паутинки начинают летать, так говорят, что это облачные жёны себе одежды шьют, тонкие да прозрачные, что облака воздушные. После моют их в родниковой воде, да на деревьях развешивают, сушиться. А там уж и пора им уходить на дно рек глубоких да озёр, до следующего года.

– Ничего себе, какие у тебя познания, – присвистнул Мишка.

– Я же говорю, я много читаю, – смущённо улыбнулась Юлька, – А вообще, мне порой кажется, что тот мир мне гораздо ближе, чем этот. Этот он